Два билета на "Дон Жуана"

[moraniarty]

Название: Два билета на «Дон Жуана»
Автор: WinterBell
Бета: Знатный холостяк
Жанр: слэш, херт/комфорт
Пейринг: Моран/Мориарти
Рейтинг: PG
Размер: мини
Дисклаймер: ничьи руки и сердца нам не принадлежат
Саммари: AU-развитие событий в пост-рейхенбахский период
Примечание: фик написан для "Большой Игры-2" на Slash World форуме
Примечание 2: не обошлось без влияния "Игры теней" Гая Ричи
Тема задания: викторианский фик, херт/комфорт

Стены камеры, в которой я очутился, были похожи на отвесные скалы. Нет, не стоит давать волю воображению и представлять себе пятна плесени и капли влаги, змеями сползающие к полу. Ничего подобного не было. Но меня не отпускало сознание того, что эта каменная ловушка станет последним, что я вижу в жизни — как стремительно проносящаяся мимо скала стала последним, что видел Джеймс Мориарти.

И все — по милости одного и того же человека.
Моралисты принялись бы возражать, что во всем были виноваты мы сами, и тот, кого я называю причиной всех бед, на деле всего лишь служил закону. Но закон — это такой же каменный мешок, как и тюрьма, его воплощающая, а нас с Мориарти всегда объединяло стремление освободиться от сковывающих движения условностей. Только Джеймс использовал для этого математические способности, а я — силу. И мы, смею заверить, неплохо с этим справлялись, что и не пришлось по нраву пронырливой ищейке, пустившейся по нашему следу.

За маленьким окошком, забранном решеткой, еле слышно шелестел вялый апрельский дождь, и прислушиваясь к его заунывному шороху, я вспоминал другой весенний день, три года тому назад. Тот самый день, когда все так резко изменилось.

Точнее будет сказать, что все резко изменилось для меня. Джеймс распознал неладное уже давно, потому и метался, как зверь, уловивший подземные толчки задолго до того, как они стали ощутимыми для человека. Я, разумеется, знал обо всех сорвавшихся планах, обо всех арестах, но воспринимал их всего лишь как временные неудачи, за которыми неизменно последует реванш. А в том, что он последует, сомневаться не приходилось: сам Джеймс был тому порукой.

Я часто подолгу смотрел, как он сидит в своем кресле, закинув ногу на ногу; плед, наброшенный на колени, сползает на пол, а он и не замечает этого. Рука с пером скользит по страницам записной книжки: цифры, стрелки, кружки — всей этой одному ему понятной кабалистике предстоит обернуться очередным мастерским ходом, который перевернет судьбы многих людей.

В то утро, когда я выглянул из окна гостиницы, он стоял возле клумбы, заложив руки за спину, задумчивый, ссутулившийся, как всегда. Тот, кто плохо знал его, решил бы, наверное, что он любуется цветами, которые в эту пору уже вовсю распускались в горном краю. Я же был уверен: он даже не замечает, что они вообще тут есть. Более того, я точно знал, что мысленно он видит перед собой все те же цифры, неравенства, переменные — то были его собственные крокусы, фиалки и орхидеи.

В стороне на скамейке сидела стайка женщин, шумливых, как воробьи. Среди них была одна на редкость нелепая особа, когда-то, видимо, обладавшая привлекательной наружностью, но теперь успешно потопившая былое очарование в абсенте. В утреннем воздухе до меня доносился ее трескучий голосок: «Говорю вам, милочка, это было в ту пору, когда мы едва не поженились с лордом Сент-Саймоном, уж тогда-то я это общество неплохо знавала!». Эта дама, разодетая в перья, точно неправильно обросший страус, вещала о своей несостоявшейся помолвке на всех углах. Накануне за обедом даже Джеймс отвлекся от своих раздумий и слушал ее минут пять, слегка расширив глаза, а потом сказал мне, понизив голос:

— А знаешь, Себастьян, она ведь не лжет: она в это свято верит.

Я со смешком пожал плечами.

Тем вечером я встретил эту даму снова. Я шел к гостинице по тропинке. Странное дело: подъем был едва заметный, но давался мне с трудом. Дама семенила мне навстречу. На мгновение наши взгляды встретились. У нее было лицо клоуна, потерявшего листок с финальной частью своей репризы. Я до сих пор не знаю, какое чувство у меня в тот момент было сильнее: жалость или желание придушить ее. Впрочем, придушил бы я ее тоже из жалости. Она, видно, тоже кого-то потеряла и не сумела с этим смириться.

***
Когда-то я думал, что худшего возвращения домой, нежели мое прибытие из Индии, состояться не может. Я ошибался. Подробности, впрочем, стерлись из памяти, хотя, видит бог, я был трезв и внешне вполне владел собой. Мне глубоко безразлично, в какой степени жестокосердия меня могут обвинить, если я скажу, что первым чувством, выведшим меня из состояния оцепенения, была мстительная радость при известии о смертельной болезни жены Уотсона. Я никогда не видел той женщины, и сам Уотсон не причинил мне никакого вреда, и не на него ложилась ответственность за гибель Джеймса. Но для меня была невыносима мысль, что скорбь этого человека по Холмсу не имеет под собой реальной причины. Я не сомневался, что настанет день, когда скорбь эта сменится радостью, куда более сильной, чем перенесенные страдания. Что же, теперь ему предстояла настоящая потеря.

После похорон миссис Уотсон мне удалось на какое-то время забыть хотя бы о докторишке. Хотя первое время я надеялся, что Холмс выползет из своего убежища, где бы оно ни было, и явится утешить своего друга. Этого не произошло, и я испытал по этому поводу разочарование, но не удивление. Что же, мне оставалось только ждать. Как истинный охотник, я неплохо владел этим искусством. Самым трудным было держать в узде свои мысли о Холмсе. Если я начинал подолгу размышлять о нем, то ярость, копившаяся сначала месяцами, а затем и годами, начинала разъедать меня изнутри и грозила подтолкнуть к необдуманным поступкам. Да и сейчас, вспоминая последующие события, я понимаю, что все равно поторопился.

Уотсон вновь появился в моей жизни, когда я меньше всего этого ждал. Стоило мне избавиться от одной проблемы, как, словно притянутая первой, выскочила другая. Впрочем, сэр Рональд был для меня куда более значимой помехой, чем доктор-писака. Меня почти рассмешило то, как он бродил возле дома Адэра, пялился на затоптанную сотнями подошв землю, озабоченно теребил рыжие усы и пытался применить сыщицкие методы Холмса. В том, что Уотсон занимался именно этим, не было никаких сомнений. Он смахивал на мопса, пытающегося вышагивать следом за сворой борзых. Или, скорее, на мопса, потерявшего хозяина, и пытающегося вытащить с собой на прогулку его трость.
Именно тогда, глядя, как он бестолково болтается в двух шагах от разгадки, я и подумал, что было бы неплохо продолжить успешно начатое дело. Я избавился от Адэра — не убрать ли мне таким же способом и доктора-писаку. Если смерть миссис Уотсон не произвела впечатления на Холмса, то к потере своего друга он наверняка отнесется совсем иначе. Это выманило бы его из укрытия.

Я до сих пор не знаю, видел ли Холмс, как я наблюдаю за Уотсоном. Наша игра друг с другом давно превратилась в головоломку, где охотники и добыча меняются местами с такой стремительностью, что нельзя с уверенностью говорить, кто и кого выслеживает. Если он был где-то неподалеку, как он мог догадаться о моих планах, которые я, пожалуй, и обдумывал-то развлечения ради? Какая-то незримая сила подтолкнула его на защиту друга? Или это было простое совпадение, а в действительности он и так собирался выйти, наконец, из небытия?
Да так ли это важно?

Важно, что тем вечером Паркер ввалился ко мне в комнату, ероша волосы пятерней, и вид у него был растерянный и встревоженный.

Паркер давно уже заменял мне слугу. Абрахамса, работавшего у меня еще со времен моего возвращения из Индии, пришлось уволить: мне порой нечем было платить ему. Паркеру же плата не требовалась: ему достаточно было куска хлеба и крыши над головой. Конечно, вид его мог обескуражить иных моих гостей: он не злоупотреблял бритвой и порой укладывался спать в том же, в чем ходил весь день. Но мне, по правде говоря, не было дела до того, какое он мог произвести впечатление. Я мог на него положиться, и это единственное, что имело для меня значение.

— Полковник… — Паркер мялся на пороге. — Тут передали…

— Что? — Я только сейчас заметил открытый конверт у него в руке. — Это что, письмо? А почему оно вскрыто?

— Оно и было открыто, полковник. — Паркер уставился на конверт так, словно тот дымился. — Только это не письмо.

— Да что там такое, господи? — Я встал с дивана и подошел к нему. — Дай сюда.

Паркер замешкался, прежде чем отдать мне конверт. В какой-то миг мне даже показалось, что он готов выбежать прочь из комнаты вместе с этой таинственной посылкой. Я отобрал у него конверт и заглянул внутрь.

Не знаю, в какой момент Паркер выскользнул из комнаты. Я нашел его в его комнатушке, где он сидел на краешке кровати, сжимая и разжимая кулаки, готовый то ли сбежать, то ли броситься невесть куда по моей команде, словно науськанный пес.

— Кто это принес? — спросил я.

— Лица не видно было, — несчастным голосом сказал Паркер. — Ткнул мне в руки, буркнул, чтобы я вам отдал.

— А голос? Ты слышал голос?

— Полковник, я же голоса не так чтобы хорошо запоминаю… — пролепетал Паркер.

Он, наконец, отважился поднять на меня глаза. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

— Похож был? — спросил я, сам изумляясь тому, что говорю совершенно спокойно.

Паркер кивнул, сглотнув слюну.

Я вернулся к себе и бросил на стол билет на «Дон Жуана». Билет качнулся на краю столешницы и слетел на пол. Я не стал его поднимать. Со стены полетела штукатурка, когда я ударил по ней обоими кулаками. В соседней комнате грохнула книжная полка, сорвавшаяся с крючков, и зазвенело разбитое стекло. Хоть убейте, не помню, что там могло разбиться. Я туда не заходил несколько месяцев.

Этот удар — единственное, что я себе позволил за три года. Единственный взрыв, который нужен был, чтобы вновь собрать всю накопленную ярость и сжать ее пружиной. И дальше не трогать — до того мига, как будет спущен курок.

Теперь от воспоминаний об этом билете отделаться было труднее. Да, наверное, Холмс, все-таки, видел, как я слежу за Уотсоном, и понял, чем это может грозить его драгоценному другу. Да, он самоотверженно и умело отвел огонь на себя. Возможно, я бы даже назвал это благородством — не считай я это гнусной издевкой по отношению к памяти Джеймса и ко мне. И это было единственное, что могло заставить меня поспешить. Жаль, что я понял это слишком поздно.

***
Возможно, мне не поверят, если я скажу, что вполуха слушал показания тех, кто был с Адэром и со мной в карточном клубе. Тем не менее, так оно и было. Я понимал, что искать лазейки и оправдываться бесполезно, а рассказать что-либо, чего я не знал, они не могли. Адвокат о чем-то спрашивал их, но я не видел смысла в расспросах.

Апатия оставила меня, когда к трибуне для дачи показаний вышел сухонький старичок, сопровождаемый поводырем. Фон Хердер и при нашей встрече несколько лет тому назад выглядел так, словно мог рассыпаться на сквозняке, а теперь съежился и одряхлел еще больше. Однако стоило пальцам его коснуться духового ружья, как плечи его расправились, лицо оживилось, и он даже словно стал повыше ростом.

— Да… Это моя модель, — объявил он с радостным выражением, поводя головой по сторонам, будто в ожидании аплодисментов.

— Вы утверждаете, что это ружье сделано вами? — прокурор привстал на своем месте, мордочка у него вытянулась вперед, как у крысы, подбирающейся к помойке.

— Сконструировано мной, — поправил фон Хердер. — Я не могу утверждать, что это ружье собрал именно я.

— Что вы хотите этим сказать?

По идее, это должен был быть вопрос моего адвоката. Однако прокурор так изумился, когда лакомый кусок потянули у него из-под носа, что сам потребовал объяснений.

Фон Хердер вздохнул.

— Мне пришлось уволить своего помощника, герра Штайнца, которому я прежде безоговорочно доверял. Вот это самое ружье… — морщинистый палец скользнул по прикладу. — … стало тому причиной. Это был индивидуальный заказ, и вдруг, представьте себе, выясняется, что герр Штайнц, втайне от меня, изготовил еще несколько ружей такого же образца…

— Вам известно, кому он их продал? — перебил его адвокат.

— Нет, сэр. Он говорил, что заказчик представился герром Хансеном, но говорил с французским акцентом…

— Отлично! — Адвокат театральным жестом вскинул руки. — Еще несколько ружей такой же конструкции, уехавших неизвестно куда — и кто-то берется утверждать, что роковой выстрел был произведен именно моим подзащитным?!

— А вы беретесь утверждать, что это было совпадением? — Прокурор вскочил с места. — Ружье было обнаружено у вашего подзащитного, который незадолго до этого повздорил с убитым.

— Позвольте, свидетели показывают, что они мирно играли в карты, причем в паре друг с другом, а не ссорились!

Судья заколотил молотком, призывая к порядку. Я прикрыл глаза. Что это меняло?

— Ваша честь, у нас еще один свидетель!

Человечек в мятом пиджаке, бочком протиснувшийся в дверь зала заседаний, был совершенно незнаком мне. Имя его — Роджер то ли Бриггс, то ли Бэнкс — тоже ни о чем мне не говорило.

— Это все из-за Фрэнни, ваша честь… — бубнил он, топчась у трибуны и то и дело убирая грязные руки в карманы пиджака и сразу же вытаскивая их. — Она… нет, вы не подумайте о ней плохо, ваша честь, она девушка славная…

— Фрэнни — это кто? — устало спросил судья.
Бриггс-или-Бэнкс тупо уставился на него.

— Ваша невеста? — уточнил судья.

— Э-э… А, ну да, невеста! — оживился Бриггс-или-Бэнкс. — Только она… ну… веселая, сэр, если понимаете, о чем я.

Судья прикрыл глаза, то ли давая понять, что понимает, то ли вознося молитву о ниспослании ему терпения.

— Так я тревожиться стал, не заглядывается ли Фрэнни моя на того малого, что в доме на соседней улице служит. Видел пару раз, как они в табачной лавке перешучивались. И вот сижу как-то, успокоиться не могу. Вдруг, думаю, между ними есть что. Вот и пошел к тому парню, Паркеру, потолковать.

— Потолковали? — справился адвокат.

— Нет, сэр. Я как к дому их подошел, так первым делом в окно гостиной заглянул. Смотрю, а там за столом вот этот господин сидит. — Бриггс-или-Бэнкс кивком указал на меня.

— Внесите в протокол, что свидетель опознал подсудимого! — встрепенулся адвокат.

— Внесут, — процедил судья.

— Тут, ваша честь, я и подумал, что не вышло бы худа. Мало ли, что мне этот Паркер ответит. А при хозяевах драться нехорошо как-то. Вот я и поворотил домой, решил, что лучше с самой Фрэнни потолкую…

— В котором часу это было?

Ответ я знал заранее, как знал и то, что Паркер не был знаком ни с какой Фрэнни. Я не мог понять только одного: откуда взялся этот Бриггс — или как его там, и кто его нанял.

Когда присяжные ушли на совещание, адвокат вполголоса сказал мне, что оба свидетеля — и помятый тип с соседней улицы, и фон Хердер, — появились едва ли не в последнюю минуту. Больше он ничего говорить не стал, а стоило мне проявить настойчивость, как он тут же зарылся в свои бумаги.
Я все еще терялся в догадках, что происходит, когда огласили решение присяжных: «вина не доказана».

***
Он почти совсем не изменился. Все так же сутулился, так же смотрел исподлобья, так же тер ладонями виски. Нет, лицо немного осунулось, скулы выступали резче. И глаза раньше редко блестели так, как сейчас.
И пальцы были такие же цепкие, невероятно сильные. Я хорошо знал их хватку. И теперь молча смотрел на него, когда он тряс меня за плечи.

— Себастьян, ты хоть скажешь, слышишь ты меня или нет?!

Он заглядывал мне в глаза, а я ничего не мог ему ответить. Я же не знал, что отвечать. Я не знал, действительно ли слышу его, или сказки о призраках все-таки оказались реальностью. Или я просто сплю. Или я уже присоединился к нему, и просто забыл, как именно это случилось.

Его пальцы разжались, он уронил руки и поднял на меня глаза. Они горели, как темные угольки.

— Что, даже не пошлешь меня к черту?

Я облизнул губы.

— Ты, вроде, как раз оттуда? — Мой голос прозвучал прерывисто и хрипло, но Джеймс просиял так, словно услышал любимую арию из своего драгоценного «Дон Жуана».

— Вот теперь я тебя узнаю. С возвращением нас обоих.
Я сел на диван, не сводя глаз с Джеймса, деловито шагавшего по моей комнате.

— Но как?..

— Ох, потом! — Он отмахнулся и вытащил из-за пазухи конверт. — Вот, держи.

Я сидел, разглядывая два билета на «Дон Жуана», которым совершенно не удивился, а Джеймс продолжал кругами расхаживать по комнате.

— Некое известное тебе лицо согласилось, что поступило не совсем по-джентльменски, пригласив тебя в оперу без сопровождения. У нас состоялась маленькая беседа, в результате которой мы решили считать существовавшие между нами разногласия разрешенными… до возникновения новых, конечно. — Последние слова сопровождались смешком. — Так или иначе, это лицо согласилось ничего не выставлять против свидетелей, которых я прислал в суд.

— Джеймс. — Я смотрел на билеты. Наверное, мои слова прозвучали нелепо, но ничего другого мне не приходило в голову. — Это же театр в Париже.

— Поезд через час, — сообщил Джеймс, останавливаясь передо мной. — Мой багаж на вокзале, а твой как раз заканчивает упаковывать Паркер.

«Это часть сделки?» — хотел спросить я, но не стал этого делать. Потому что Паркер уже орал из соседней комнаты, что все готово, и Джеймс цепкими своими пальцами тянул меня за рукав, заставляя подняться, и мне не было ровным счетом никакого дела то того, совпадает ли наша поездка в театр с планами мистера Шерлока Холмса.